Степан Павлович Выскубов жил в станице Старомышастовской. В 1939 году проходил срочную службу в Красной Армии, был разведчиком в корпусной артиллерии. Подходило время демобилизации, но началась война. Степан Павлович добровольно вступил в парашютно-зенитный батальон, стал радистом-разведчиком. Несколько раз забрасывался в тыл врага. Его оружием была рация, но частенько приходилось брать в руки автомат и участвовать в боевых операциях. Он был трижды ранен, контужен, награжден орденом Красного Знамени, медалями.
Степан Павлович Выскубов написал документальную повесть «В эфире «Северок» в 1986 году, написал серию рассказов для детей. Тепло отзываются о нем старомышастовцы. Корреспондент В. Плотников предлагает читателям газеты «Трибуна» отрывок из рассказа С.П. Выскубова:
«...В подвале было темно и сыро. В одном углу в щелку заметно просачивался свет. Сели мы на солому, приготовили на всякий случай оружие и стали прислушиваться к каждому шороху наверху.
Полицаи грубо спрашивали у хозяйки, не прячутся ли у них «красные бандиты».
– Бог миловал... Бог миловал, – отвечала та.
– Проверим!
– А то как же? Проверяйте.
...Сидел я в подвале и думал не о полицейских, нет, а о хозяйке, о ее поступке. Ведь она рисковала и жизнями близких, и своей собственной ради нашего спасения. Жаль, что не запомнил ее фамилии.
Три раза приходили полицаи, и все безрезультатно. Вечером мы выбрались из подвала...».
Радист-десантник С.П. Выскубов хорошо помнит один эпизод из военных лет.
Прошли годы. А он вот таким же и остался: думающим не о себе, а о тех, кому сейчас, сегодня или, может быть, завтра будет трудно, кого защитить нужно, кому помочь.
Самолет оторвался от беговой дорожки и, медленно набирая высоту, скрылся в ночном небе. Молча сидели три его пассажира. Под ними лежала кубанская степь, слегка припудренная снегом. А впереди – Крым. Там они должны оставить борт воздушного корабля и приземлиться на парашютах. Первым заговорил радист группы Степан Выскубов.
– Главное, ребята, – произнес он, – приземлиться покучнее, чтобы не искать друг друга.
– А если кто застрянет в сивашской воде? – заметил казах Джусан Сагадиев.
– Это иное дело, – сказал Александр Иванов. – Да и вообще на месте виднее будет.
И опять умолкли. Каждый думал о своем. Степан Выскубов вспоминал станицу Старомышастовскую, откуда уходил в армию, родных, друзей. Он понимал, что впереди ответственное задание. Однако хотелось хоть на минутку отвлечься, дать отдохнуть нервам и мышцам. Он не знал, что в течение войны ему вот таким же
образом придется четырнадцать раз высаживаться в тылу врага. И одна из операций должна состояться в конце марта этого же, 1942 года.
Вместе с Николаем Григорьяном он получит задание наблюдать за дорогой, идущей из Симферополя на Керчь. Кроме того, надо будет передать пакет С.М. Буденного командующему партизанскими отрядами Крыма А.В. Мокроусову. В пакете говорилось о необходимости усилить борьбу подпольных организаций против гитлеровцев, сообщить по рации расположение штаба немецкого командования.
А пока он, Степан, летит только на третье по счету задание – взорвать Чонгарский мост, что в районе Перекопа.
Пришла пора прыгать. Самолет находился в километрах тридцати от Чонгарского моста. Внизу степь, болота. Послышалась команда: «Приготовиться к прыжку!»
И вот в ночной мгле раскрылись три парашюта. Каждый из их хозяев теперь желал одного: чтобы там, внизу, оказалась суша, а не вода. Наконец ноги коснулись твердого грунта.
– Для начала неплохо, – тихо проговорил Степан Выскубов, освобождаясь от парашюта.
Невдалеке были и его товарищи. Сориентировались и двинулись в путь. Перед рассветом они уже находились поблизости от нужного им места. Нашли укрытие, замаскировались. Днем наблюдали за движением, изучали подходы к мосту, советовались, где и в какое время подложить под него взрывчатку. За день здесь прошло много вражеской техники и сухопутных войск.
– Опять танки пошли, – прошептал Сагадиев.
И потом, уже со злостью, добавил, глядя на бронированные чудовища с черной свастикой:
– Ничего, скоро вы здесь застрянете...
Наступал самый ответственный момент: надо было незамеченными подойти к мосту. Стояла ночь. Тишина. Даже малейший всплеск воды мог бы насторожить охрану. Выскубов, Иванов и Сагадиев пробирались к цели с величайшей осторожностью. Кто-то из охраны выпустил световую ракету. Воины сразу же скрылись под водой. Когда все вокруг снова погрузилось в темноту, они продолжили движение. Наконец достигли моста.
И вновь в воздухе повисла ракета. Опять их укрыла от глаз противника вода. Нервы были напряжены до предела. Холод сковывал движения. И все же взрывчатку подложили быстро. Теперь надо было незаметно уйти. Поначалу шли медленно. Потом быстрее и быстрее.
Джусан Сагадиев бежал по берегу во весь рост. И вдруг – ракета, а затем...
Увидев Джусана, немцы открыли яростный огонь. Одного из троих не стало. Выскубов и Иванов были уже километрах в двух от моста, когда раздался оглушительный взрыв.
Стрельба прекратилась. Задание выполнено. Теперь надо было быстрее уходить. Но Иванов ранен в ногу.
– Саша, – обратился к нему Выскубов, – ты можешь хоть встать на нее?
– Могу, рана, видимо, не очень серьезная.
– Вот и хорошо. А если что, я тебя не оставлю, помогу.
Отходили довольно-таки быстро. Добрались до безымянной речушки. Здесь осмотрелись, промыли и перевязали рану.
– Теперь пойдем по воде, – сказал Степан.
Александр согласился. Вокруг были небольшие кустарники. По речке брели километра три. Потом вошли в густой лес и еще несколько часов продолжали свой путь. Затем нашли укрытие, решили отдохнуть. Днем осмотрели окрестность, увидели поляну. Внимательно все вокруг нее обследовали.
– Можно вызывать своих, – сказал Степан.
Спустя некоторое время он связался с Большой землей и сообщил о том, что задание выполнено. Дал свои координаты. Ночью за ними прилетел наш «У-2».
– Возвращаемся, – как-то не очень радостно проговорил Выскубов.
– Да, – вздохнул Иванов, понимая товарища. – Жаль Джусана...
На кубанской земле их поздравили с выполнением задания и благополучным возращением. Степан и Александр сняли головные уборы. Все сделали то же самое в память о Джусане Сагадиеве.
В этот же день Степану Выскубову и Александру Иванову Семен Михайлович Буденный вручил ордена Красного Знамени. Третий орден остался неврученным.
– Таково было наше возвращение после выполнения боевого задания, – вспоминает Степан Павлович Выскубов. – Мне после этого пришлось еще не раз бывать в Крыму, партизанить в его лесах, поддерживать связь с Большой землей...
В своей документальной книге «В эфире «Северок» С.П. Выскубов делится своими воспоминаниями о войне, о работе разведчика-радиста, заброшенного в тыл врага.
С самого начала войны Степан Павлович добровольцем вступил в парашютно-десантный батальон. В серых лесах, в траншеях, в деревенских подвалах под носом полицаев и карателей – где только не приходилось скрываться отважным разведчикам. Частенько с оружием, с боями приходилось прорываться к своим.
Смерть не раз за годы войны пыталась «приласкать» храброго разведчика. Три ранения, контузия – напоминание о том.
Степан Павлович говорит:
– Был я радистом в партизанском соединении. Ко мне часто прибегал приемный сын командира первого отряда, одиннадцатилетний Коля. Ходил он обычно без шапки, отчего рыжие волосы совсем от солнца побелели. Чуть вздернутый нос весь в крапинках, будто осыпан маком.
На рубашке приколоты значки всевозможные для солидности. На боку – пустая кобура от пистолета. Ну, чем не командир! А шустрый, вездесущий и непоседливый – ужас.
Раньше Коля жил в лесу. Его дедушка и отец лесниками были. В первые дни оккупации в лесничество нагрянули гитлеровцы и расстреляли за связь с партизанами дедушку, отца, мать, даже не помиловали пятилетнюю сестренку. И Колю не пожалели бы, но он в то время был в соседней деревне. К тете ходил.
Узнали партизаны о случившемся, привели мальчишку в отряд. Командир соединения капитан Кураков окинул его взглядом и приказал:
– Первым же самолетом отправить на Большую землю.
– А я никуда не полечу, – категорически заявил Коля. – Я в деревню уйду...
Капитан усмехнулся в усы.
– Видал – герой! В деревню уйдет. И что будешь там делать?
– Фашистов бить, – выпалил мальчишка.
– Ну, это ты, голубок, лишку хватанул, – сказал капитан, и его ус дрогнул от улыбки. – Ты понимаешь, что говоришь?
– Я не маленький, – обиженно сказал Коля.
– Вот что, разговорчики отставить! – серьезно сказал капитан. – Ночью же полетишь на Большую землю. Учиться там будешь. Ясно?
Мальчишка уставился на командира соединения и вдруг рубанул:
– Не полечу! Сбегу от вас. Вот увидите... сбегу!...
Командир первого отряда стоял молча, слушал этот разговор и чувствовал, как сердце сжималось от боли. В первые дни войны от фашистской бомбы погибла его семья: жена и десятилетний сынишка. Лейтенант, глотнув тугой ком, шагнул к капитану, обратился:
– Товарищ командир соединения, вы знаете, где моя семья. Разрешите взять мальчонку к себе, за сына.
– Я не возражаю. А как он?
Коля искоса взглянул на капитана. Потом кинул недоверчивый взгляд на широкоплечего, стройного лейтенанта. Как бы прицениваясь. Потом кивнул. Так он и остался с нами в отряде за приемного сына командира отряда.
Первый отряд размещался в двухстах метрах от нашего штаба на соседней высотке. Когда отряд уходил на задание, Коля находился при штабе соединения. Вот тогда он и забегал ко мне, стоял в сторонке, молча наблюдал за моей работой, вздыхал.
Однажды Коля долго зачарованно смотрел, как я выстукиваю на ключе точки-тире, разговариваю с Большой землей. Вслушиваясь в попискивание морзянки, он вдруг попросил:
– Дядь, вот бы мне так, а? ...Научите?...
В то время у меня было много работы, и я отговаривал его отложить на другой раз. Но куда там!... Слушать не захотел. Как репей, не отставал: учи сейчас – и баста.
– Че вам, жалко? Ну хоть флажками...
– Сейчас не могу. Надо срочно передавать на Большую землю сведения. Приходи через часик-другой, и мы займемся.
Коля кинул на меня недовольный взгляд, что-то буркнул под нос и убежал. Обиделся, наверное.
Прошла неделя, другая. Мальчик не появлялся. Неужто и в самом деле затаил обиду?
Как-то, когда солнце из-за горы выкатилось, прибежал Коля, улыбается. Поздоровался за руку, как взрослый. Голубые, широко открытые глаза поблескивают, из них так и пышут теплые ласковые лучи света. Терпеливо выждал, когда я закончу чистить пистолет, отбежал к дубу, достал из-за пояса красные флажки и принялся ими размахивать. Стоит гордый, довольный. Рыжий чубчик шевелится от ветра.
Я был удивлен: кто мог научить его? Как потом оказалось, этому делу научил его севастопольский моряк-сигнальщик из первого отряда.
– С Большой землей научите разговаривать? – спрашивает.
– Конечно, научу. Но для этого надо знать ключ.
– Научусь, – с уверенностью ответил Коля.
Я на листе бумаги написал азбуку Морзе, достал из ранца ключ и начал выстукивать: ти-та, ти-та. Точка-тире, точка-тире.
– Это так буква «а» передается, – пояснил я и отдал Коле ключ.
Повертел он его в руках, рассматривая, потом пристроил его у себя на коленке, как я делал, и принялся выстукивать. Коля ошибался, то пробивал две точки-тире, то наоборот. Я тут же поправлял, и он уже к вечеру без запинок передавал три буквы.
На другой день Коля не пришел. Ну, думаю, опять с моряком занимается. На рассвете третьего дня меня разбудили.
– На Сахарной кто-то сигналы подает, – сказал часовой-наблюдатель.
Взобрался на высотку, где был наблюдательный пункт. Смотрю вдаль, в сторону Сахарной. Там, на горе, на самой макушке, среди камней копошится кто-то. Приложил к глазам бинокль, всматриваюсь. Неужели наш Коля? Напрягаю зрение. Да, Коля. Стоит, флажками машет, машет. Сигналы подает. Флажки – вверх, вниз... Вверх, вниз, вверх, вниз...
– Немцы наступают! – кричу я часовому. – Немцы!...
Через несколько часов наши партизанские отряды вступили в бой на дальних подступах с карателями.
– Сынок! Ты – настоящий мужчина!... Спасибо, родной!
Как хотелось сказать этому малышу много теплых, сердечных слов! Но мы молча поднимали его после боя на руки, тискали, крепко прижимали, целовали. Мы знали, что он – настоящий мужчина.